Неточные совпадения
Минуты этой задумчивости были самыми тяжелыми для глуповцев. Как оцепенелые застывали они перед ним, не будучи в силах оторвать глаза от его
светлого, как сталь, взора. Какая-то неисповедимая тайна скрывалась в этом взоре, и тайна эта тяжелым, почти свинцовым пологом нависла над целым городом.
Волосы у нее были темно-русые, немного
светлей, чем у брата; глаза почти черные, сверкающие, гордые и в то же время иногда,
минутами, необыкновенно добрые.
В первые
минуты Самгину показалось, что она стала милее и что поездка за границу сделала ее еще более русской; ее
светлые голубые глаза, румяные щеки, толстая коса льняного цвета и гладко причесанная голова напоминали ему крестьянских девушек.
Обиделись еще двое и, не слушая объяснений, ловко и быстро маневрируя, вогнали Клима на двор, где сидели три полицейских солдата, а на земле, у крыльца, громко храпел неказисто одетый и, должно быть, пьяный человек. Через несколько
минут втолкнули еще одного, молодого, в
светлом костюме, с рябым лицом; втолкнувший сказал солдатам...
— Господин председатель, — сказал Нехлюдов, подходя к нему в ту
минуту, как тот уже надел
светлое пальто и брал палку с серебряным набалдашником, подаваемую швейцаром, — могу я поговорить с вами о деле, которое сейчас решилось? Я — присяжный.
С каждой
минутой становилось все
светлее, и вдруг яркие солнечные лучи снопом вырвались из-за гор и озарили весь лес.
Но я, кроме того, замечаю еще вот что: женщина в пять
минут услышит от проницательного читателя больше сальностей, очень благоприличных, чем найдет во всем Боккаччио, и уж, конечно, не услышит от него ни одной
светлой, свежей, чистой мысли, которых у Боккаччио так много): ты правду говорил, мой милый, что у него громадный талант.
Одна из последних кротко-светлых
минут в моей жизни тоже напоминает мне сельский вечер.
Дешерт стал одеваться, крича, что он умрет в дороге, но не останется ни
минуты в доме, где смеются над умирающим родственником. Вскоре лошади Дешерта были поданы к крыльцу, и он, обвязанный и закутанный, ни с кем не прощаясь, уселся в бричку и уехал. Весь дом точно
посветлел. На кухне говорили вечером, каково-то у такого пана «людям», и приводили примеры панского бесчеловечья…
Бабушка же и тетушка ко мне не очень благоволили, а сестрицу мою любили; они напевали ей в уши, что она нелюбимая дочь, что мать глядит мне в глаза и делает все, что мне угодно, что «братец — все, а она — ничего»; но все такие вредные внушения не производили никакого впечатления на любящее сердце моей сестры, и никакое чувство зависти или негодования и на одну
минуту никогда не омрачали
светлую доброту ее прекрасной души.
Павла покоробило даже при этих словах. Сам он был в настоящие
минуты слишком счастлив, — будущность рисовалась ему в слишком
светлых и приятных цветах, — чтобы сочувствовать озлобленным мыслям и сетованиям Дрозденко; так что он, больше из приличия, просидел у него с полчаса, а потом встал и начал прощаться.
Когда Палагея Евграфовна замечала Петру Михайлычу: «Баловник уж вы, баловник, нечего таиться», — он обыкновенно возражал: «Воспрещать ребенку резвиться — значит отравлять самые лучшие
минуты жизни и омрачать самую чистую,
светлую радость».
Джемма молчала почти все время, но никогда ее лицо не было прекраснее и
светлее. После обеда она отозвала Санина на
минуту в сад и, остановившись около той самой скамейки, где она третьего дня отбирала вишни, сказала ему...
И все я был один, и все мне казалось, что таинственно величавая природа, притягивающий к себе
светлый круг месяца, остановившийся зачем-то на одном высоком неопределенном месте бледно-голубого неба и вместе стоящий везде и как будто наполняющий собой все необъятное пространство, и я, ничтожный червяк, уже оскверненный всеми мелкими, бедными людскими страстями, но со всей необъятной могучей силой воображения и любви, — мне все казалось в эти
минуты, что как будто природа, и луна, и я, мы были одно и то же.
Однако, едва только я вступил в
светлую паркетную залу, наполненную народом, и увидел сотни молодых людей в гимназических мундирах и во фраках, из которых некоторые равнодушно взглянули на меня, и в дальнем конце важных профессоров, свободно ходивших около столов и сидевших в больших креслах, как я в ту же
минуту разочаровался в надежде обратить на себя общее внимание, и выражение моего лица, означавшее дома и еще в сенях как бы сожаление в том, что я против моей воли имею вид такой благородный и значительный, заменилось выражением сильнейшей робости и некоторого уныния.
Но вот заиграл на правом фланге и их знаменитый училищный оркестр, первый в Москве. В ту же
минуту в растворенных настежь сквозных золотых воротах, высясь над толпою, показывается царь. Он в
светлом офицерском пальто, на голове круглая низкая барашковая шапка. Он величествен. Он заслоняет собою все окружающее. Он весь до такой степени исполнен нечеловеческой мощи, что Александров чувствует, как гнется под его шагами массивный дуб помоста.
Я машинально протянул руку и подавил пуговку электрического звонка. Раздался какой-то унылый, дребезжащий звон, совсем не тот веселый, победный,
светлый, который раздавался здесь когда-то. Один из лжесвидетелей, о которых упоминалось в справке, добытой из 2-й Адмиралтейской части, отпер нам дверь и сказал, что нам придется подождать, потому что господин Балалайкин занят в эту
минуту с клиентами.
Притупленное воображение силилось создать какие-то образы, помертвелая память пробовала прорваться в область прошлого, но образы выходили разорванные, бессмысленные, а прошлое не откликалось ни единым воспоминанием, ни горьким, ни
светлым, словно между ним и настоящей
минутой раз навсегда встала плотная стена.
А они требуют, чтоб я вместо живой речи, направляемой от души к душе, делал риторические упражнения и сими отцу Троадию доставлял удовольствие чувствовать, что в церкви
минули дни Могилы, Ростовского Димитрия и других светил
светлых, а настали иные, когда не умнейший слабейшего в разуме наставляет, а обратно, дабы сим уму и чувству человеческому поругаться.
Саша надел
светлую летнюю блузу, — она висела на шкапу в его горнице, — домашние легкие башмаки и осторожно вылез из окна на улицу, улучив
минуту, когда нигде поблизости не было слышно голосов и шагов.
«Тут, — писал племянник, — больной начал бредить, лицо его приняло задумчивое выражение последних
минут жизни; он велел себя приподнять и, открывши
светлые глаза, хотел что-то сказать детям, но язык не повиновался. Он улыбнулся им, и седая голова его упала на грудь. Мы схоронили его на нашем сельском кладбище между органистом и кистером».
В самом деле, все многолюдное собрание народа составляло в эту
минуту одно благочестивое семейство; не слышно было громких восклицаний: проливая слезы ра-дости и умиления, как в
светлый день Христов, все с братской любовию обнимали друг друга…
В виду природы на душу впечатлительную нисходят иногда
минуты невообразимо благодатные и
светлые.
О нет, не
светлое то было время, не на счастье покинула я Москву, ни одного мгновенья, ни одной
минуты счастья я не знала… поверьте мне, что бы ни рассказывали вам.
Смотрел на круглый одинокий шар луны — она двигалась по небу толчками, точно прыгала, как большой
светлый мяч, и он слышал тихий звук её движения, подобный ударам сердца. Не любил он этот бледный, тоскующий шар, всегда в тяжёлые
минуты жизни как бы наблюдавший за ним с холодной настойчивостью. Было поздно, но город ещё не спал, отовсюду неслись разные звуки.
Пройдя через две небольшие комнаты, хозяйка отворила потихоньку дверь в
светлый и даже с некоторой роскошью убранный покой. На высокой кровати, с ситцевым пологом, сидел, облокотясь одной рукой на столик, поставленный у самого изголовья, бледный и худой, как тень, Рославлев. Подле него старик, с седою бородою, читал с большим вниманием толстую книгу в черном кожаном переплете. В ту самую
минуту, как Зарецкой показался в дверях, старик произнес вполголоса: «Житие преподобного отца нашего…»
Кулыгин. А затем вечер проведем у директора. Несмотря на свое болезненное состояние, этот человек старается прежде всего быть общественным. Превосходная,
светлая личность. Великолепный человек. Вчера, после совета, он мне говорит: «Устал, Федор Ильич! Устал!» (Смотрит на стенные часы, потом на свои.) Ваши часы спешат на семь
минут. Да, говорит, устал!
— Я рад, что ясно вижу свои недостатки и сознаю их. Это поможет мне воскреснуть и стать другим человеком. Голубчик мой, если б ты знал, как страстно, с какою тоской я жажду своего обновления. И, клянусь тебе, я буду человеком! Буду! Не знаю, вино ли во мне заговорило, или оно так и есть на самом деле, но мне кажется, что я давно уже не переживал таких
светлых, чистых
минут, как сейчас у тебя.
Кто из вас бывал на берегах
светлой <Суры>? — кто из вас смотрелся в ее волны, бедные воспоминаньями, богатые природным, собственным блеском! — читатель! не они ли были свидетелями твоего счастия или кровавой гибели твоих прадедов!.. но нет!.. волна, окропленная слезами твоего восторга или их кровью, теперь далеко в море, странствует без цели и надежды или в
минуту гнева расшиблась об утес гранитный!
Ровно в одиннадцать часов зазвенел колокольчик. Через
минуту она в первый раз показалась на пороге моей комнаты. О, как я помню ее бледное лицо, когда она, волнуясь и стыдясь (да, стыд сменил ее вчерашнее выражение), молча стояла в дверях! Она точно не смела войти в эту комнату, где нашла потом свое счастье, единственную свою
светлую полосу жизни и… гибель. Не ту гибель, о которой говорил Бессонов… Я не могу писать об этом. Я подожду и успокоюсь.
Белый господский дом и церковь, расположенные на горе, вдруг ярко засияли посреди темных, покрытых еще густою тенью дерев и избушек; в свою очередь сверкнуло за ними дальнее озеро; с каждою
минутой выскакивали из мрака новые предметы: то ветряная мельница с быстро вращающимися крыльями, то клочок озими, который как бы мгновенно загорался; правда, слева все еще клубились сизые хребты туч и местами косая полоса ливня сливала сумрачное небо с отдаленным горизонтом; но вот и там мало-помалу начало
светлеть…
И тотчас из ясеневого ящика выглянула причесанная,
светлая, как лен, голова и синие бегающие глаза. За ними изогнулась, как змеиная, шея, хрустнул крахмальный воротничок, показался пиджак, руки, брюки, и через секунду законченный секретарь, с писком: «Доброе утро», вылез на красное сукно. Он встряхнулся, как выкупавшийся пес, соскочил, заправил поглубже манжеты, вынул из карманчика патентованное перо и в ту же
минуту застрочил.
— Я только что пережил
светлые, чудные, неземные
минуты. Но я не могу рассказать вам всего, потому что вы назовете меня сумасшедшим или не поверите мне. Будем говорить о вас. Милая, славная Таня! Я вас люблю и уже привык любить. Ваша близость, встречи наши по десяти раз на день стали потребностью моей души. Не знаю, как я буду обходиться без вас, когда уеду к себе.
Силуэт «Фитиля» почти исчезал в темной полосе берега, часть рей и стеньг чернела на засыпающем небе; внизу громоздился мрак.
Светлые водяные чешуйки вспыхивали и гасли. Прошло
минут пять в глубоком молчании последняя атака тьмы затопила все. Аян вынул из-под кормы заржавленный железный фонарь, зажег его, сообразил положение и круто повернул влево.
Женщина, вспоминая множество обид, нанесенных ей этим человеком и другими, всё говорила, чувствуя в груди неиссякаемый прилив силы и бесстрашия. Развалившееся по стулу жидкое тело с каждой
минутой словно всё более расплывалось, теряя очертания человеческой фигуры. Глаза Лодки стали
светлыми, и голос звенел всё яснее.
И опять ко мне повернулись
светлые глаза на еще более потемневшем лице. В них теперь ясно проступило выражение ненависти. Я подумал, что это та же знакомая нам болезнь пустынных мест и ограниченного общества… Только враждебные чары пустыни произвели уже более глубокие опустошения в буйной и требующей сильных движений душе. В эту
минуту из троих обитателей заимки к настроению Степана я почувствовал наиболее близости и симпатии.
Никита снял кафтан, еще отряхнул его, повесил к печи и подошел к столу. Ему тоже предложили водки. Была
минута мучительной борьбы: он чуть не взял стаканчик и не опрокинул в рот душистую
светлую влагу; но он взглянул на Василия Андреича, вспомнил зарок, вспомнил пропитые сапоги, вспомнил бондаря, вспомнил малого, которому он обещал к весне купить лошадь, вздохнул и отказался.
Была
минута, когда он почти чувствовал смерть и готов был встретить ее как
светлую гостью: так напряглись его впечатления, таким могучим порывом закипела по пробуждении вновь его страсть, таким восторгом обдало душу его, что жизнь, ускоренная напряженною деятельностью, казалось, готова была перерваться, разрушиться, истлеть в один миг и угаснуть навеки.
Через
минуту она подняла на всех толпившихся около нас обоих самое наивное, самое строгое личико, на котором дрожали и светились две маленькие хрустальные слезинки, и серьезным, важным голоском, какого от нее никогда не слыхали, сказала, указав на меня: «Mais c'est tres serieux, messieurs, ne riez рas! [но это очень серьезно, господа, не смейтесь (франц.)]» — не замечая того, что все стоят перед нею как завороженные, залюбовавшись на ее
светлый восторг.
В такой-то созерцательной
минуте был он, когда его позвали к игумну; это было так обыкновенно, что он, нисколько не удивясь, пошел к нему с
светлым вдохновенным лицом, торопясь пересказать все, что чувствовал.
Вспоминались ей то
минуты светлой радости, что быстролетной молнией мелькнули на ее житейском поприще, то длинный ряд черных годов страдальческой жизни.
Она весело закивала мне головой и остановила возницу. Я сел рядом с ней, и шарабан с треском покатил по дороге,
светлой полосой тянувшейся через трехверстную просеку теневского леса.
Минуты две мы молча разглядывали друг друга.
Они ушли. Я взялся за прерванное их приходом чтение. И вдруг меня поразило, как равнодушен я остался ко всем их благодарностям; как будто над душою пронесся докучный вихрь слов, пустых, как шелуха, и ни одного из них не осталось в душе. А я-то раньше воображал, что подобные
минуты — «награда», что это — «
светлые лучи» в темной и тяжелой жизни врача!.. Какие же это
светлые лучи? За тот же самый труд, за то же горячее желание спасти мальчика я получил бы одну ненависть, если бы он умер.
«А ведь, ей-Богу, я еще прехорошенькая!.. превкусная!» — с наивно-светлой улыбкой подумала она, глядя на себя в зеркало, на свои глаза, блещущие от давешнего волнения, на эти свежие, красивые плечи и на эти волнистые, роскошные волосы, упавшие в ту самую
минуту густыми, тяжелыми прядями на стройную спину.
Сусанне только этого и нужно было. Она верила в
светлое будущее, верила в возможность прожить хорошо и счастливо без копейки, то есть вернее сказать, едва ли понимала она, что значит жизнь без копейки, с вечным трудом и заботой. Доселе испытывать этого ей еще не доводилось, и потому взгляд ее на жизнь был и легок, и поверхностен. С ее расплывающейся добротой, с ее распущенною беспечностью ей нужна была только ласка человека, которого она любила в данную
минуту.
Через несколько
минут Ашанин уже сидел, по указанию адмирала, у круглого стола в углу большой,
светлой, роскошно убранной адмиральской каюты с диванами по бортам и большим столом посредине. Эта каюта была приемной и столовой. Рядом с нею были две каюты поменьше — кабинет и спальня с ванной.
Минут через двадцать маленькая двойка пристала к пристани, у которой толпилось несколько шлюпок с судов, и Володя ступил на набережную, довольно
светлую, оживленную и шумную, против пристани, вблизи которой было несколько кабачков, и где под зелеными навесами, освещенными цветными фонариками, темнокожие каначки в своих живописных ярких одеждах продавали овощи и фрукты.
«И все я был один, — рассказывает Николенька в «Юности», — и все казалось, что таинственно-величавая природа, притягивающая к себе
светлый круг месяца, стоящий везде, и как будто наполняющий собою все необъятное пространство, и я, ничтожный червяк, — мне все казалось в эти
минуты, что как будто природа, и луна, и я, мы были одно и то же».
Аполлон мог на
минуту обмануться, слыша мужественные призывы Ницше к верности земле и к
светлой радости жизни. Но достаточно было ему взглянуть на это искаженное мукою лицо, на эти экстатические глаза, полные радости, «которую знает только самый страдающий», чтобы сказать: «Нет, этот — не из моих сынов, не из моих учеников и сопричастников». И с суровым равнодушием Аполлон отвернулся от него.
— Даже в такие
минуты вы решаетесь говорить ложь, — сказал он своим обыкновенным голосом. — У вас нет ничего святого! Послушайте, поймите меня… В моей жизни вы были единственной привязанностью. Да, были вы порочны, пошлы, но кроме вас в жизни я никого не любил. Эта маленькая любовь теперь, когда я становлюсь стар, составляет единственное
светлое пятно в моих воспоминаниях. Зачем же вы затемняете его ложью? К чему?